Full Text

Лучшие советские граждане В написанных после распада СССР мемуарах Е. И. Чазов стремился обосновать социальную легитимность кремлевской медицины. «Сегодня, когда система 4-го управления разрушена, я могу сказать,- писал он,- что подобной системы не было и, вероятно, не будет не только в нашей стране, но и в мировой медицинской практике. Она позволяла сохранять не только жизнь, но и работоспособность тысячам пациентов, которые входили в орбиту её деятельности» [1, C. 24]. В этих словах ретроспективно звучит социальная ответственность кремлёвских медиков, доступность их услуг, которые синхронные тексты не зафиксировали. В делопроизводстве и в дневниках современников звучит тема исключительности и избранности. На жизненно важном пятачке тёплой «кремлевской» медицины обитали избранники, которые в познесоветские времена исчислялись, действительно, тысячами. В 1934 г. все учреждения и институции ЛСУ Кремля обслуживали 24 300 человек, в 1945 г. - 28 тыс. человек, а в 1959 г. IV Управление заботилось о более 46 тыс. пациентов, в 1960-х гг. - о чуть более 50 тыс. 56 Советские партократы старались сдерживать стремительное разрастание элитного круга, и даже проводили радикальные секвестирования. В годы оттепели, в 1959 г. по инициативе заместителя председателя Комиссии советского контроля, занимавшегося проверкой расходов, Василия Гавриловича Жаворонкова кремлёвских избранников решили оптимизировать 57. Тогда советские учреждения отвечали на призыв Н. С. Хрущева бороться с излишествами. Документ «О штатно-финансовых излишествах в системе Четвертого Главного управления при Министерстве здравоохранения СССР» имеет гриф «строго секретно». В нём утверждалось, что система льготного обслуживания создана для руководящих работников, но с годами контингент разросся. На тот момент 24 тыс. элитных пациентов обслуживались «первой системой» (первая поликлиника), и остальные 22,3 тыс. - «второй системой» (вторая поликлиника). Во вторую систему входили также сотрудники самого IV управления и члены их семей. В 1960 г. было решено сократить контингент элитных пациентов на 40%, т. е. довести до 30 тыс. человек. Этого предполагалось достичь посредством пересмотра номенклатуры советских учреждений, чьи служащие и члены их семей обладали правом на «кремлёвскую» медицину. Тогда инициатива партии и правительства породила отчаянное сопротивление высшего эшелона власти, что сказалось на политической позиции Хрущева. Если в конце хрущевской оттепели в круг пациентов-избранников входили только представители партийно-государственной номенклатуры, обслуживающий их персонал и их ближайшие родственники, то в 1960-1980-е гг. его расширили за счёт действительных членов Академии наук и представителей творческой интеллигенции - звёзд балета, прославленных в СССР писателей и художников. Со ссылкой на ведомственные архивы С. П. Миронов уверял, что «в 70-80-е годы поликлиническая помощь, оказываемая прикреплённому контингенту, составляла свыше 1,5 млн посещений в год, коечный фонд стационаров - более 1,5 тыс. коек» [2]. Попасть в число счастливчиков хотели многие советские люди, конечно, из тех, кто знал об этом месте и считал своё здоровье государственной ценностью (по советским критериям). Бюрократический формуляр пропуска на «заповедный остров» был таким: «Комиссия по контингенту, обслуживаемому лечебными учреждениями IV Главного управления при Минздраве СССР, рассмотрела просьбы (далее шло указание ведомства, которое ходатайствовало об этом) и приняла решение принять на медицинское обслуживание (далее в документе указывался социальный и профессиональный статус счастливчика и его фамилия)». Таких документов в фонде «IV Главное управление Минздрава СССР» в архиве Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза (Российский государственный архив новейшей истории, Москва), действительно, сотни. Контингентом «первой системы» являлись собственно партийно-государственные лидеры - высшие должностные лица партийно-государственного аппарата и общественных организаций, утверждавшиеся и назначавшиеся непосредственно Политбюро ЦК КПСС, Секретариатом и отделами ЦК КПСС. К ним относились сами члены и кандидаты в члены ЦК КПСС, члены ревизионной комиссии ЦК, сотрудники Аппарата ЦК, секретари ЦК КПСС союзных республик, первые секретари обкомов и крайкомов, первые лица ЦК ВЛКСМ. Все депутаты Верховного Совета СССР и сотрудники Аппарата его Президиума; председатель и заместители председателя Совета министров СССР, сотрудники Аппарата, Комиссий и так называемых Центральных учреждений (ТАСС, Госарбитраж и др.) Совета министров СССР, руководство Госплана СССР, все председатели Госкомитетов; все министры, заместители министров, члены коллегий и начальники главков всех министерств; маршалы СССР и родов войск, адмиралы флота; председатели и заместители председателей Госбанка и ЦСУ СССР; председатель и члены Верховного суда, руководители Прокуратуры СССР, ВЦСПС, Центросоюза, СЭВ; президент, вице-президенты и члены Президиума Академии наук СССР и президенты отраслевых Академий; руководители самого Четвертого главка; представители коммунистических и рабочих партий зарубежных стран. Отдельную категорию составляли бойцы идеологического фронта - главные редакторы (и их заместители) ведущих периодических изданий и издательств - газет «Правда», «Советская Россия», «Комсомольская правда», «Труд», «Гудок», «Известия»; журналов «Коммунист», «Партийная жизнь», «Агитатор», «В помощь политическому самообразованию», «Огонек»; руководитель Большой советской энциклопедии, издательства «Правда», Академии общественных наук и Высшей партийной школы при ЦК КПСС; руководство Института марксизма-ленинизма, Дома-музея В. И. Ленина, Государственной библиотеки имени В. И. Ленина. Далее в Номенклатуре следовали аналогичные руководящие должности в РСФСР и Москве. Отличие состояло лишь в том, что по РСФСР и Москве к лечебно-профилактическим учреждениям прикреплялось меньшее число сотрудников управленческих аппаратов - преимущественно только первые лица и их заместители. Большинство этих лиц обслуживалось Четвертым управлением вместе с их ближайшими родственниками. Наконец, в отдельный список были выделены «персонально прикреплённые решением комиссии» - старые большевики с 50-летним и более стажем и их вдовы, бывшие работники Президиума Верховного совета СССР, ЦК КПСС, Совета министров СССР, Госплана СССР, министерств и ведомств; артисты, писатели и учёные; главные конструкторы Госкомитетов по авиатехнике и оборонной технике; бывшие министры, заместители министров, члены коллегий министерств СССР и РСФСР, заведующие отделами ЦК КПСС, ушедшие на пенсию с этих должностей. Контингент «второй системы» формировался главным образом из управленцев среднего звена и обслуживающего персонала первых лиц государства. К нему относились заведующие группами и секторами, помощники, счётные работники, секретари, стенографистки, машинистки, архивариусы, экспедиторы, переплетчики, фотолаборанты, буфетчицы, уборщицы Аппарата ЦК КПСС; консультанты журналов ЦК КПСС; заместители заведующих отделов ЦК ВЛКСМ; старшие научные сотрудники Института марксизма-ленинизма; технические работники Аппарата Президиума Верховного совета СССР, Аппарата Управления делами и Хозяйственного управления Совета министров СССР; помощники и заместители начальников подотделов Госплана СССР, начальники отделов Госкомитетов СССР; сотрудники самого IV управления и т. д. 58. В 1970-е гг. советское государство и общество усложнились, и круг советской элиты расширился. Тогда к Л. И. Брежневу лично и к членам Президиума ЦК КПСС стали обращаться разные люди с просьбами сделать для них исключение и предоставить медицинское обслуживание. Например, об этом председателю ЦК КПСС писали многочисленные внуки Сталина и внучатые племянники Ленина. Потомки советских вождей уверяли, что специальное медицинское обслуживание - это часть их родовых заслуг или прав. В результате ЦК составлял практически «боярские списки»: «В беседе, - гласит секретный партийный протокол, - т. Бурдонский А. В. и Сталина Н. В. просили в какой-то мере приравнять их к двоюродным брату и сестре (тоже внукам И. В. Сталина) - Аллилуеву Иосифу Григорьевичу и Ждановой Екатерине Юрьевне» 59. Что и было сделано. В те годы доступ к элитной медицине получили советские учёные. Поскольку они не имели настоящего «права» на особую защиту их здоровья, какое было у партийных и правительственных чиновников, их включение обосновывалось государственными заслугами, мировой известностью и правительственными наградами. «Академик Семенов Н. Н., - объяснял бюрократам Комиссии по контингенту исполняющий обязанности президента Академии наук В. А. Котельников, - выдающийся советский учёный, дважды Герой социалистического труда, лауреат Ленинской и Нобелевской премий, член Президиума АН СССР» 60. Никто из бывших циковцев и цековцев уходить из-под опеки IV Управления добровольно не хотел. В связи с этим его архив наполнен многочисленными обращениями, увещеваниями и ходатайствами о сохранении этой привилегии. В этих текстах для историков важны не столько кейсы и личности, сколько обоснования для сохранения льгот и для отказа. Это позволяет увидеть механизмы включения/исключения. Многие бывшие работники аппарата партии и правительства в старости обретали синекуру в тихих коридорах академических институций, но при этом они стремились сохранить партийные привилегии и прежде всего - на продление жизни. «Из-за тяжёлой болезни, перенесённой в прошлом - полиомиелита, я вынужден систематически проходить амбулаторные курсы лечения под наблюдением врачей»,- писал в 1970 г. переведённый с должности инструктора Отдела пропаганды ЦК КПСС на должность заместителя директора ИНИОН в АН СССР Л. С. Кюзаджян 61. Но ссылки на болезни здесь не работали. Важна была не личная история, а социальный статус в партийной иерархии или патрон-клиентские связи, дарующие блага. Кинокритик В. Д. Сурков тоже лишился медицинских привилегий, перейдя на должность главного редактора журнала «Искусство кино». Ходатайства Комитета по кинематографии не помогли ему обрести гарантию долгожительства. В 1980-е гг. отборочный Комитет стал мягче, а ходатайств и телефонных звонков в него стало больше. Самое верное средство обрести блага было спровоцировать заступничество секретаря ЦК КПСС М. А. Суслова. У него был имидж влиятельного и небезразличного человека. Большинство просителей писали прямо ему. «Зная Ваше внимание к теоретическим кадрам,- писал бывший проректор Академии общественных наук Г. Е. Глезерман,- решаюсь обратиться к Вам по личному вопросу» 62. После инфаркта он решил перейти на должность профессора марксизма-ленинизма, но просил сохранить за собой и своей женой («она больной человек») медицинское обслуживание. Продолжение медицинского обслуживания в IV Управлении рассматривалась как награда, которая ценилась больше премий и орденов. Министры добивались этой привилегии для особо верных сотрудников. В 1975 г. министр иностранных дел А. А. Громыко направил в ЦК КПСС ходатайство сохранить право обслуживаться «кремлевской» медициной «в порядке исключения» вышедшему в отставку советнику-посланнику в Алжире и Франции В. Л. Кизиченко. В прошении нет аргументов медико-биологического характера. Очевидно, Громыко понимал, что интереса к болезням его подопечного не будет. Кизиченко проявил себя, - уверял министр, - «с самой положительной стороны» 63. Здесь играло роль не обоснование, а вес патрона. И тем не менее медицинское обслуживание было сохранено за Кизиченко только на год. Самим просителем такое решение воспринималось как дар дополнительного года жизни. На включение в медицинский оазис претендовала и творческая интеллигенция. По материалам архива видны ее интервенции. В 1977 г. Большой театр подал списки солистов и главных дирижёров главного театра страны. Партийный актив отказал им в медицинском обслуживании 64. Однако после вмешательства М. А. Суслова, которого об этом лично просил П. Н. Демичев, к Первой поликлинике прикрепили «в порядке исключения» В. В. Васильева, Н. И. Бессмертнову, Е. С. Максимову и Ю. Н. Григоровича 65. В то же время главному дирижёру театра Е. Ф. Светланову в элитном медицинском обслуживании было отказано. Видимо, сбережению подвергались представители национального достояния - солисты русского балета. Зарубежные друзья ЦК КПСС В мемуарах Чазова, впервые опубликованных в 1992 г., ярко высветилась политическая сторона деятельности «кремлевской» медицины [1]. Мы бы даже сказали, что в его рассказе на первом плане оказались не медико-биологические заботы врачей, а дипломатические вопросы. Оказалось, что медики всех уровней, клиники и санатории IV Управления использовались советским руководством как инструмент управления миром. Чазов приписывал авторство этой идеи руководителю КГБ Ю. В. Андропову. Вроде бы он некогда подсказал генеральному секретарю Л. И. Брежневу, что «друзей можно приобретать, не только поставляя им оружие и продовольствие, но и заботясь об их здоровье, их работоспособности» [1, C. 36]. Впрочем, судя по документам из Российского государственного архива экономики, зарубежные пациенты лечились в «кремлёвке» даже при Сталине. Кремлевская больница и клинический санаторий «Барвиха» Лечсанупра Кремля, - напоминал начальник ЛСУ П. И. Егоров в 1950 г., - обслуживают руководящих работников партии и правительства Советского Союза, а также ответственных представителей стран народной демократии и коммунистических партий других стран» 66. Среди лечившихся тогда в «кремлевке» был лидер Французской коммунистической партии (КП) Морис Тереза. В 1952 г. для иностранных гостей в кремлевском здравоохранении было создано специальное диспансерное отделение № 2 67. Трудно сказать, почему Чазов считал это новшеством брежневских времен, возможно, в правление Хрущёва практика медицинского туризма прервалась. В любом случае, в 1970-е гг. предоставление медицинских услуг иностранным политикам стало регулярным и практиковалось в широких масштабах. И поскольку товары на экспорт по своему качеству должны были быть мирового уровня (иначе их никто не стал бы использовать), брежневское правительство щедро вливало в «кремлевку» денежные инвестиции и требовало от привилегированных врачей высокого качества лечения. Сотрудники международного отдела ЦК КПСС ежегодно посылали руководителям компартий и в правительства зависимых от СССР стран приглашения на диспансеризацию (обследование), отдых и лечение. По этим приглашениям в Москву прибывали семьи политиков или отдельные пациенты. В 1970-е гг. их число достигало нескольких тысяч,- признавался Чазов [1, C. 36]. Видимо, лидеры социалистических стран воспринимали приглашения как мягкий приказ и ежегодно бывали в Москве «по медицинским показаниям». Кроме того «приезжало много гостей из развивающихся стран, стран так называемого третьего мира»,- вспоминал глава IV Управления. Естественно, что медицинский туризм подразумевал политические встречи, обсуждения и заключение договоров. Зарубежным гостям обслуживание в «кремлёвке» предоставлялось по квотам (количество мест на страну) бесплатно. За полученные услуги пациенты расплачивались благодарностью, податливостью, лояльностью. В этом отношении «кремлёвка» имела все признаки колониальной медицины. Для того чтобы воспользоваться квотой, потенциальный пациент должен был обратиться в центральный комитет своей партии или в правительство с заявлением. Они определяли, насколько он достоин такой награды или реально нуждается в лечении, и после решения направляли в международный отдел ЦК КПСС прошения. В этих письмах указывались имена пациентов и сроки их пребывания. Обычно прошения или заявки на обслуживание были в виде коротких деловых обращений. Переводчики делали с них русскоязычную копию. Среди стереотипных текстов иногда встречаются развёрнутые повествования с обоснованием заслуг направляемых пациентов или с благодарениями. В любом случае в эти тексты проникал язык общения и риторика членов компартий. Так, председатель КП Германии Карл Шрёдер благодарил за медицинское обслуживание своих соратников, которое оценивал как проявление партийной солидарности. Итальянская компартия заверяла, что «ведёт ответственную и решительную борьбу в защиту национальной независимости и разрядки напряжённости» 68. А Центральный комитет Народного фронта заверял, что болезнь их лидера в условиях Иемена неизлечима 69. Международный отдел ЦК КПСС принимал письма от руководителей компартий, краткие биографии и медицинские документы гостей 70. Для анализа состава пациентов мы взяли документацию международного отдела ЦК за 1974 г. Заместителем заведующего международным отделом ЦК КПСС в тот год был Е. Кусков, завсектором - Н. Пухлов 71. В Москву должен был приехать по квоте от КП Эквадора Луис Боливар Боланьос Санчес 72. Из Германии собирались прибыть трое членов партийного аппарата из Дюссельдорфа: председатель КП Германии Герберт Мис, его заместитель Герман Готье и члены Президиума Правления Курт Бахман и Макс Рейман с семьями. Правда, незадолго до назначенной даты произошли замены: вместо Готье полетела семья ветерана партии Отто Нибергала, а вместо Бахмана - семья Эриха Майера 73. В этом же году посол СССР в Иемене (Аден) передал в Москву просьбу отдела внешних сношений секретариата ЦК Народного фронта организовать в Москве лечение Насера Мухаммеда Абдель Гани 74. Итальянская КП направила на отдых и лечение Марио Луонго 75. Секретарь ЦК КП Финляндии Аарне Сааринен направлял в «кремлёвку» на медицинскую экспертизу документы рядовых членов партии и просил провести операцию Ааро Саркелю 76. Посол в Бангладеш просил взять на лечение сверх установленной квоты шесть «ответственных работников» Национальной народной партии. По просьбе генерального секретаря ЦК КП Эквадора в Москву был направлен на лечение Мигель Эрмидил Эриас 77. Все ехали с женами, иногда с детьми и обязательно с медицинскими документами: выписками или полными историями болезней. Если именитый пациент не мог прибыть в Москву, то в «кремлёвку» присылали историю его болезни. Так, в июле 1974 г. через посольство СССР в Эквадоре в «кремлёвку» была передана история болезни Сессарио Вальверде. Консилиум либо определял стратегию лечения, либо посылал «на дом» к пациенту специалиста. Так было в 1968 г., когда Чазов и его сотрудники лечили Гамаль Абделя Насера в Египте, а в 1971 г. он с командой вылетал в Берлин, чтобы оценить состояние руководителя ГДР и успокоить лидеров СЕПГ. К некоторым пациентам - например, к тому же Насеру, - «кремлёвские» врачи испытывали симпатию и, соответственно, сочувствовали его политической борьбе за объединение арабов и противостояние с Израилем. Кажется, при этом они руководствовались не политическими знаниями и убеждениями, а только отношением к своему именитому пациенту, обаянием его личности и самоотверженности. «Президент Египта «сгорел» в политической борьбе», - писал Чазов о его смерти от сердечной недостаточности [1, C. 55]. Он работал без отдыха и с большим нервным и физическим напряжением. В мемуарах Чазов осмыслял контроль над здоровьем политических союзников как «участие в сложной медико-политической ситуации, где сугубо медицинские проблемы тесно переплетались с решением политических вопросов» [1, C. 55]. Он упоминал о внезапной смерти от трудно диагностируемой болезни Хуари Бумедьена 78, которая породила столько обвинений в адрес «кремлёвской» медицины; об экспертизе на пригодность к руководству страной или партией в отношении онкологически больного Антонио Нето 79, страдающего атеросклерозом и потерявшего память Юмжагийн Цеденбала 80, парализованного Луиджи Лонго 81, умиравшего от рака печени Бабрака Кармаля 82, вьетнамского диктатора Ле Зуана 83 и бирмского дипломата в ООН У Тана 84. По просьбе Андропова «кремлёвские» врачи проводили диагностику здоровья Мао Цзэдуна 85 и Чжао Эньлая 86 [1, C. 106]. Страны, с которыми дружил СССР, были разными, и разными людьми были их руководители - иностранные пациенты «кремлёвки». Приведём два контрастных примера. В 1970 г. разгорелась борьба в руководстве Французской КП. Боролись за власть две группировки: молодые коммунисты-реформаторы во главе с Жоржем Марше 87 и старые сподвижники Мориса Тореза 88. Первые требовали отстранения от руководства старого и больного Вальдека Роше 89, вторые хотели его сохранения. Москва предпочитала иметь прежнего проверенного партнёра. В этой ситуации «кремлёвские» врачи должны были соблюсти интересы пациента и своего руководства. Для экспертизы состояния генерального секретаря в Париж вылетели три академика: Е. И. Чазов, В. Х. Василенко и А. В. Снежнецкий. Но, кажется, они не были беспристрастными наблюдателями. Спустя годы Чазов признался, что накануне осмотра Роше с ним встречался Жак Дюкло 90, который ранее лечился в «кремлёвке». Он просил принять правильное решение в пользу Роше. Руководитель советской делегации давно испытывал симпатию к Дюкло, которого считал настоящим французом и настоящим коммунистом [1, C. 56]. Заключение советских экспертов помогло Роше оставаться номинальным главой Французской КП ещё некоторое время. Среди друзей Советского Союза и пациентов «кремлёвки» были не только европейские политики-интеллектуалы. Тогда же, в конце 1960-х - начале 1970-х гг. в Москве привечали президента, а затем императора Центрально-африканского государства. Спустя 20 лет о нём узнал весь мир: он был осуждён за геноцид собственного народа и людоедство. Мировую прессу буквально взорвали сообщения о том, как он готовил на торжественные приёмы тела своих министров и любовниц, как умерщвлял сотни детей 91. А в 1973 г. Жан Бедель Бакасса прибыл в Москву в качестве друга партии на гастроэнтерологическое лечение. По воспоминаниям Чазова, он был улыбчивым и застенчивым 92. Декларируемая во всех распорядительных текстах задача «кремлёвской» медицины состояла в том, чтобы максимально продлить работоспособность важных для политики Советского Союза партийных, государственных и военных деятелей. Но эта задача имела и оборотную сторону, поскольку питала подозрения политиков из враждебного лагеря о возможности «кремлёвки» тихо устранять неугодных соратников. Этим слухам и подозрениям способствовали закрытость и тайны «кремлёвки», а также поведение первых лиц Советского государства. Во всяком случае, когда в «кремлёвку» поступила жена М. А. Суслова, он захотел для неё иностранного специалиста. И когда в больнице с тяжёлым диагнозом почек оказался сам председатель КГБ Ю. В. Андропов, он сам и его ближайшие соратники требовали приглашения для лечения какого-либо зарубежного медицинского светила [1, C. 107]. В 1990-е гг., после распада СССР в печати появилось несколько публикаций о потрясающем романе дочери вьетнамского лидера, всесильного Ле Зуана с московским профессором математики (а в 1990-е гг. уже академиком) Виктором Павловичем Масловым. Это были повествования о том, как влюблённые боялись кары диктатора, как прятались от него и от советского КГБ со своими двумя детьми на подмосковных дачах. Дав жизнь ещё одному ребёнку, 30-летняя Ле Ву Аннь умерла в родах в клинике IV Управления. Хотя как дочь Ле Зуана она имела право на обслуживание в «кремлёвке», Аннь избегала туда обращаться. Однако в момент родов не оказалось свободных мест в других больницах. Впоследствии её муж считал, что кровотечение можно было остановить, но «никто из врачей не решился на операцию: а вдруг Ле Зуан захочет иметь других внуков». Маслов считает,- уверял один из журналистов,- что и кровотечение, и нерешительность врачей были не случайны. Слишком много случайных совпадений. И слишком влиятельным людям мешал их брак» 93. В мемуарах Е. И. Чазов признался, что КГБ активно пользовался медицинской властью и знаниями врачей, поэтому «кремлёвскую» медицину не только желали, но и боялись. Администраторы элитного фрагмента советского здравоохранения гордились цифрами низкой больничной смертности в «кремлёвке»: 2,5% - это «было одним из лучших показателей в мире», уверял журналистов С. П. Миронов. Судя по воспоминаниям, эти показатели достигались не только за счёт успешного лечения, но и путём выписки безнадёжных больных на дом. В случаях неизбежности даже самых высокопоставленных пациентов старались отвезти домой, даже если это было за сотни километров от Москвы. Политическое руководство страны боялось подозрений и обвинений. И всё же они случались. Так произошло с президентом Алжира Хуари Бумедьяном. Во время визита в СССР он внезапно заболел (Чазов уверял, что он прилетел больным) и был госпитализирован в клинику IV Управления. Болезнь не поддавалась лечению и, как свидетельствуют советские источники, больной Бумедьян настоял на возвращении домой. По прилёте он впал в кому. Всё это время его лечила прилетевшая вместе с ним бригада «кремлёвских» врачей во главе с гематологом А. И. Воробьевым. У Бумедьяна предполагали редкое заболевание крови - макроглобулинемию Вальденстрёма. За 4 года до этого от него умер президент Франции Жорж Помпиду. Среди современных политиков циркулировали слухи, что алжирский лидер арабов был отравлен, как в своё время Помпиду. Основным синдромом, с которым он умирал, был иммунокомплексный синдром, который тогда только был описан, и никто не умел его лечить. В Алжире советские медики были участниками международных консилиумов у постели больного, доказывали зарубежным коллегам свою профессиональную компетентность. Чазов писал о бессилии тогдашней медицины спасти пациентов с таким заболеванием. Главный пациент Самым главным пациентом «кремлёвки» был «Генеральный». Он был и хозяином, и больным одновременно. Мемуары Чазова сейчас - основной источник знаний о здоровье Л. И. Брежнева. «Надо, наконец, ответить на вопрос, - писал мемуарист, - что же произошло с Генеральным секретарем ЦК КПСС, когда он из активного, общительного, в определённой степени обаятельного человека, политика, быстро ориентирующегося в ситуации и принимающего соответствующие решения, за 10 лет превратился в дряхлого, „склерозированного“ старика?» [1, C. 74]. Глава «кремлёвской» медицины описал Брежнева так, как описывает домашний врач стареющего и становящегося немощным барина - жалея и оправдывая. Сам Чазов не считал изменения в ментальном здоровье своего пациента определяющими для развития страны. Попытки объяснить беды позднего СССР болезнями генерального секретаря он считал спекуляциями. Гораздо больше в этом виновато его коррумпированное и нечестное окружение. В итоге Чазову и при жизни Брежнева приходилось быть хранителем его тайн и защищать его имидж, а после его ухода из жизни он продолжал это делать в своей памяти. Тогда он сообщил, что Политбюро знало о состоянии лидера партии, что он несколько раз обсуждал здоровье Брежнева с Андроповым. Но тот считал своей обязанностью защищать генерального секретаря от любых посягательств и направлял все возможности КГБ на сокрытие немощи руководителя СССР [1, C. 82]. С точки зрения медицины, т. е. биологии и физиологии, всё было банально. Свой единственный инфаркт миокарда Брежнев перенёс в 1950-е гг., когда был секретарем ЦК КП Молдавии. В последующем у него не было ни инсультов, ни инфарктов - верных спутников старости, а было прогрессирующее склеротическое изменение сосудов и сопровождающая это заболевание деменция - старческое слабоумие. Противодействием ему являются тренировка мозга, работа над собой. Но в ситуации всевластия именно этого у Брежнева быть не могло. Страницу за страницей Чазов описывал погружение в пучину склероза и деменции некогда гибкого и хитрого политика Брежнева, который в 1960-е гг. смог захватить власть и избавиться от конкурентов, выстроить систему «разделяй и властвуй». В 1970-е гг. он много времени проводил в больнице и принимал там близких людей и доверенных политиков - проводил «больничные чаепития» [1, C. 84]. У него быстро снижалась критичность и росла потребность в грубой лести, любовь к ювелирным и воинским украшениям. «Однажды, когда внешне всё как будто бы оставалось по-старому, - диагностировал Чазов это разрушение, - у него на руке появилось массивное золотое кольцо с печаткой. Любуясь им, он сказал: «Правда, красивое кольцо и мне идет?» Я удивился… Посмотрев на меня почти с сожалением, что я такой недалёкий, он ответил, что ничего я не понимаю и все его товарищи, все окружающие сказали, что кольцо очень здорово смотрится и что надо его носить» [1, C. 85]. Окружение Брежнева убеждало его, что ему нет замены, что без него всё в СССР развалится и мир рухнет. А он хотел это слышать, поощрял такие беседы весёлым настроением, подарками для льстецов. Чем хуже становились его сосуды, тем более величественным и любимым он себя чувствовал. Какова в этой деградации доля болезни, и какова - слишком долгой власти? Этого не смог определить даже такой опытный в геронтологии врач, как Чазов. С середины 1970-х гг. Брежнев работал всё меньше и меньше, подписывал готовые решения. Если приходилось изредка появляться на людях и выступать, то он читал (всё хуже и хуже) приготовленные для него речи, не вникая в смысл сказанного. Борьба с деменцией подразумевает медицинское принуждение к физическим и умственным нагрузкам, тренировки памяти, развития мелкой моторики и критичности. Кто мог заставить Брежнева делать всё это? В силу придворного положения «кремлёвские» медики охраняли не только покой своих царственных пациентов, но и здоровье коллективного тела - стареющего Политбюро. Когда в 1968 г. впервые у Брежнева произошли нарушения речи во время переговоров, перепуганный Косыгин настаивал на больнице. Тогда Чазов успокаивал его и других участников встречи, что это избыточная и даже извращённая реакция переутомлённого организма на снотворные препараты. В таких заверениях и поведении был риск для здоровья Брежнева, поскольку выданный «на глазок» диагноз мог оказаться ошибочным. Тогда было бы упущено время. «Но что если бы на нашем месте были «перестраховщики», - оправдывал себя Чазов, - они бы увезли Брежнева в больницу, дня два обследовали, да ещё, ничего не найдя, придумали бы диагноз либо нейродистонического криза, либо динамического нарушения мозгового кровообращения. А главное, без необходимости создали бы напряжённую обстановку в партии, ЦК, Политбюро» [1, C. 75-76]. После смерти Брежнева Чазов получал письма возмущённых трудящихся с обвинениями. Обвиняли в том, что не уберегли и не спасли жизнь гаранта мира, пламенного патриота, выдающегося революционера, борца за коммунизм. В перестройку Брежнев стал виновником застоя в экономике, гонки вооружения, коррупции государственного аппарата, обнищания советских людей, гарантом тиранических режимов в мире. И снова Чазов получал негодующие письма: как медики допустили, чтобы страной управлял больной, выживший из ума старик? Почему не поставили в известность Политбюро? Почему не запретили ему руководить партией и людьми? [1, C. 71-72]. Видимо, советские люди верили либо в лечебное всесилие «кремлёвской» медицины, либо в политическую силу её представителей. Избранниками для медицинского обслуживания в «кремлёвском» оазисе были партийные и государственные руководители высшего «звена», руководители партий и правительств социалистических стран или режимов, боровшихся с врагами Советского Союза, а также высший слой советской интеллигенции. Этот контингент был ранжирован так, чтобы верх и низ не пересекались в пространстве одних и тех же поликлиник, больниц и санаториев. Все жили в разных «системах», не видели друг друга, но всех их видели (или могли видеть) медицинские администраторы «кремлёвки». Можно гипотетически представить, что, получив доступ к благам «кремлёвской» медицины, человек никогда к ней не обращался. Но такая ситуация - скорее редкое исключение. Практически все избранники рано или поздно появлялись в помещениях «кремлёвки». Соответственно, только Чазов и его команда из ведущих специалистов хорошо знали, кто определяет жизнь в СССР и с кем он дружит. Это знание, а также вовлечённость в большую политику делало «кремлёвскую» медицину не только восстановительной, но и репрессивной. Для правителей страны был большой соблазн использовать «крёмлевскую» медицину для решения вопросов лояльности, но в минуты опасности для их здоровья они также не имели альтернатив и становились беспомощными заложниками этой комфортабельной структуры.

About the authors

E. A. Vishlenkova

Research Institute, German Museum of Masterpieces of Science and Technology

S. N. Zatravkin

N. A. Semashko National Research Institute of Public Health; Research Institute for Healthcare Organization and Medical Management of Moscow Healthcare Department

Email: zatravkine@mail.ru

References

Statistics